Венедиктов развелся с женой. Секс с венедиктовым

Главный редактор и ведущий радиостанции “Эхо Москвы”. Родился 18 декабря 1955 года на Чистых прудах. После окончания школы у Курского вокзала, поступил на вечернее отделение исторического факультета Московского пединститута (МГПИ). Одновременно с учебой в вузе работал 5 лет почтальоном, успевая утром прочитывать все газеты, а вечером – все журналы. После окончания института в 1978 году работал учителем истории в школу, где и проработал 20 последующих лет.

На радиостанции «Эхо Москвы» работает с августа 1990 года. Начинал с должности газетного обозревателя и корреспондента, затем стал политическим обозревателем, возглавил информационную службу и, наконец, в феврале 1998 года был избран на пост главного редактора радиостанции.

Самое яркое воспоминание о моей учебе в МГПИ на истфаке связано с Людмилой Станиславовной Ильинской, легендарном преподавателем Истории Древнего Востока и античности. Прямо на первом курсе мы попали на ее лекции, а моя группа и к ней в семинар.
Было известно, что на первой сессии сдать экзамен с первого раза у нее нереально. В лучшем случае при перечислении всех побед Тиглатпаласара Третьего и всех поражений Аменхотепа Четвертого можно было бы рассчитывать на слабенькую троечку. Однако – о чудо – когда подкралась сессия 1973\74 годов – в кинотеатрах Москвы шел широко фильм «300 спартанцев» Рудольфа Мате. И вот Людмила Станиславовна объявила, что тот, кто найдет в фильме 17 исторических ошибок, получит зачет по Древней истории.
Курс у нас был дружный веселый и хамоватый. Был снят зал кинотеатра «Горизонт» – весь зал – 323 места по 10 копеек – утренний сеанс – и при включенном свете и с блокнотами курс смотрел и обсуждал фильм. Ошибки были выявлены сообща – сандалии не те, музыкальных инструментов таких не было, оружие другого века – и прочее. 97 человек, сияя, получили зачет у Людмилы Станиславовны с первого захода, представив 17 ошибок в фильме «300 спатанцев». Но самое главное в этой изумительной истории – конечно, она знала о нашем походе в кино, но выдержала характер и сдержала слово. Дорогого стоит.

Награды и премии

• Лауреат премии имени Артёма Боровика
• Лауреат премии «Золотое перо России» (1996 г.)
• Отмечен наградой за высокий профессионализм и личное мужество при работе в горячих точках (1997 г.).
• Медаль Совета Безопасности Российской Федерации (1998 г.)
• Медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени (3 декабря 1999 г.) - за заслуги в области культуры и в связи с 75-летием радиовещания в России.
• Лауреат премии им. В. Высоцкого «Своя колея» (2004 г.)
• Кавалер Ордена Почетного Легиона Франции (2006 г.)
• Почётная грамота ФСКН России (30 декабря 2010 г.) - за оказанное содействие органам наркоконтроля в решении возложенных на них задач.
• Золотой Крест Заслуги Республики Польша (2014 г.)

Главный редактор радиостанции «Эхо Москвы», бывший школьный учитель и самый лохматый человек страны – Алексей Венедиктов стал сегодня одним из главных лиц оппозиции власти, борцом за свободу и рупором демократии. Сам он до сих пор слегка удивлен этим обстоятельством.

Алексей, у тебя довольно экстравагантный имидж. Откуда он взялся?

Он сложился сам собой. Я начинал работать почтальоном и учился на вечернем. Рано утром вставать, в 6.30 надо быть уже на работе, не до нарядов. Борода тоже отсюда: бриться некогда. Волосы имеют всклокоченную структуру от природы. А галстук я в последний раз надевал на выпускной. Было жутко неудобно, осталось ощущение, что он мешает танцевать и целоваться. Поэтому я перешел на клетчатые рубашки. Отчасти это профессиональный прием. На пресс-конференциях я заметнее. Все в пиджаках, а я в яркой рубашке, и меня скорее выберут, чтобы я задал вопрос. В 1997 году шеф протокола президента Ельцина дал мне разрешение на приемах в Кремле появляться без галстука, но в пиджаке. Пиджак пришлось купить, в нем я и женился. Теперь у нас в семье это называется «дедушкин пиджак» – ельцинский в смысле. И я Борису Николаичу, когда он уже ушел на пенсию в 2000 году, про это рассказал. Он ответил: вот видишь, без меня бы не женился.

Несмотря на растрепанный имидж, ты не чужд изящному образу жизни. Тебя часто видят в обществе прекрасных дам в дорогих ресторанах.

Не чужд! Я люблю окружать себя и красивыми людьми, и красивыми вещами. Хорошее вино, хорошие часы, красивые женщины…

С годами способность получать удовольствие от этих вещей не притупилась?

Увеличилась! С годами, когда понимаешь, что времени осталось мало, начинаешь ценить. Начинаешь отличать фальшак от настоящего.

С часами фальшак отличить легко. А вот как с женщинами?

Не надо никогда прикидываться. Ты такой, какой есть. Я понимаю, что в общении я поначалу человек малоприятный и при знакомстве не пытаюсь казаться лучше. Фальшак меня не выдерживает. А те люди – это касается и женщин, и друзей, – которые понимают, что это наносное, те остаются рядом.

Сколько женщин Алексею Венедиктову нужно для счастья?

Все! На самом деле много нужно. Но при всей полигамии должна быть старшая жена. В этом смысле султаны османские все делали правильно.

Каким журналистским подвигом ты гордишься?

Вот чтобы прямо по-настоящему горжусь – так только одним эпизодом, пожалуй. Но зато горжусь на самом деле. Это было в Чечне в 1994 году. Группа депутатов и журналистов поехала выручать офицеров федеральной службы контрразведки, попавших в плен к Дудаеву. И был момент, когда депутаты вышли и сказали: «Вы знаете, офицеры отказываются возвращаться». Мы поняли, что их запугали. И тут я вспомнил, что я школьный учитель, а офицеры – молодые ребята. Попросил: «Пустите меня к ним, попробуем поговорить». Зашел с магнитофоном к ним и говорю: «Знаете что, мы не можем, вернувшись, не отчитаться перед вашими мамами. Каждый из вас сейчас в микрофон скажет имя, фамилию, звание и слова: «Я отказываюсь вернуться к маме». Ударил по-больному, в общем. И четырнадцать человек уехали с нами. За это я даже награду получил – медаль Совета Безопасности. Было безумно страшно. Эти головорезы – вооруженные, небритые – стояли, следили за каждым нашим шагом… Кстати, вот тут, может быть, образ сумасшедшего сыграл свою роль. На Востоке юродивых убивать не принято.

В школе ученики тебя боялись?

Я думаю, что да. Им было неприятно, когда я ору. Им больше нравилось, когда я спокоен, потому что тогда было интересно и им, и мне. Между нами был заключен некий конкордат: что можно, что нельзя. Я не люблю тратить время на уговоры, и, когда они делали то, что нельзя, я начинал орать.

А ты любишь поорать…

Да! И Голос у меня хороший, и характер скверный. Есть два типа корпораций. Есть так называемая американская, где все делается по инструкции. Если вы что-то нарушаете, то с вас деньги снимают или вы приходите на работу, а в вашей ячейке уведомление: «До свидания, спасибо». И есть итальянский, мафиозный тип корпорации-семьи, когда глава корпорации – папа, который может высечь, обнять, наорать, наградить, выгнать. Без бумажек, отчетов, без снятия зарплаты. Вот у нас такая корпорация. «Эхо Москвы» – абсолютно мафиозная структура. Мы над этим работаем. Более того, у нас внутри огромное число браков – я и свою жену тут нашел. И детей много – сейчас в компании три беременные красавицы. Это следствие харассмента, безусловно.

Покайся, назови свой самый большой журналистский провал.

Интервью с Майей Плисецкой. Мышь и гора. Мышь – это я. Она была не в духе, отвечала «да», «нет», «может быть». А это прямой эфир. Не надо было говорить про ее артистическую деятельность, надо было про жизнь говорить. А я подготовился, я прочитал мемуары, вот и не смог съехать с рельс. Она заморозила меня своим взглядом, снежная королева. В результате – провал, до сих пор стыдно. Хотя мне говорили: да обычное банальное интервью! Банальное интервью с Плисецкой… Провал!

Можешь вспомнить самую странную работу, которую тебе приходилось выполнять?

В начале «Эха Москвы», когда друзья позвали помочь им открыть это радио, тут все было очень примитивно и очень тесно. Шли звонки, и сразу не было понятно, кто это звонит – слушатель или просто по делам звонок в редакцию. Меня посадили под стол, где я поднимал трубку, слушал, что в эту трубку говорят, и показывал: есть звонок! Тогда человека выводили на пульт. Тридцать пять лет, отличник народного образования, любимый учитель сидит под столом и жестами показывает, что трубку надобно поднимать. Странная была работа, недолго продолжалась – две недели.

Случались в жизни моменты, когда тебе было невообразимо страшно?

Когда рождался ребенок. Потому что ты ничего уже не можешь сделать, ты можешь только накручивать круги возле роддома. Я уехал на радио, сидел здесь, все вокруг ходили на цыпочках, а меня трясло. Рожать – это чужое, это женское.

Возвращаясь к теме покаяния – давай вспомним грехи молодости.

Какие там у меня грехи? Банальный московский мальчик, школа, институт, потом работа в школе. Просто нет места преступлениям… Ну секс с ученицами…

Секс с ученицами?! Скукотища какая... Ну ладно, расскажи, что ли.

А что тут такого? Со старшеклассницами – это в школе обычная история. Когда приходит молодой учитель или молодая учительница и разница в пять лет... Ну что такое семнадцать и двадцать два? Обычно первый шаг делают ученики. Ты психологически взрослый, ты ставишь барьер, но тебя соблазняют. И сил сопротивляться нет: двадцать два года, гормоны. Не могу сказать, что я пользовался бешеным успехом, но романы случались. Это были романы, которые включали в себя иногда и секс.

Какой волшебной способностью ты бы хотел обладать?

Хотел бы мгновенно изучать иностранные языки. Безумно жалко, что не имею доступа к какой-то информации. У меня нет английского, только французский. Когда езжу, чувствую себя инвалидом. Все что-то обсуждают, а ты сидишь как идиот. Если бы можно было, как в «Матрице», закачать!

Почему твое радио до сих пор не закрыли?

Говорят, что мы являемся витриной для Запада. Такой оазис свободы слова. И это тоже правда. Но я точно знаю, что радио является источником информации для людей, принимающих решение. Скажем, о кондопогских погромах они узнали из нашего радио. Перед переговорами Лаврова с Кондолизой Райс мы брали у нее интервью. Нам позвонили из МИДа и сказали: «Ребята, быстрее расшифровку, чтобы мы до переговоров знали ее публичную позицию». Это первое. Второе: мы не ведем информационных войн. Ни против Путина, ни за Путина – нам по фигу. Только фашистов у нас не будет, в остальном площадка для всех. Как бы мы к ним ни относились.

Ты считаешь себя борцом за свободу слова?

Нет. Для меня то, что я делаю, просто естественно. Я так живу. И в глаза этим людям я говорю то же, что и в эфире. Что я буду извиваться? У меня уже хребет не столь гибок, чтобы извиваться. Я не борец, я просто делаю свою работу.

Но сейчас другие борцы как-то рассосались. Получается, что ты борец.

Знаешь, это когда в лесу растет маленькая ольха, она не видна. Но когда дубы вырыли, ольха кажется гигантом.

Допустим, происходит звонок сверху, тебе говорят: «Вы убираете Шендеровича, или вашу станцию закроют». Твои действия.

Смотря с какого верху и смотря какая аргументация. Потому что были звонки, когда я взял на работу не Шендеровича, правда, а Доренко. Люди говорили от имени президента. И я сказал: пусть президент сам мне позвонит и объяснит. И звонившие поняли, что я их решения не исполню. Меня пугали несколько раз, я говорил: «Ну закрывайте, это же в вашей власти. Что я могу сделать? Только не надо мне угрожать, я от этого становлюсь упрямее». Пытаться со мной договориться – можно. Я иду на компромиссы, но не в области редакционной политики. Меня можно убедить, что вот это неправильно. Недавно, например, я извинялся перед Валентиной Матвиенко. Когда услышал, что у нас в одном эфире про нее говорилось, и понял, что это мерзость неоправданная, – я извинился. Это очень неприятно, я очень не люблю извиняться, это очень противно. Даже когда ты не прав. Но если ты несправедливо обвинил человека, надо извиниться. Будь то хоть Жириновский. Какой он – не имеет значения.

Похоже, что широкие массы флегматично относятся к расшатыванию таких демократических институтов, как свободная пресса, независимый суд, свобода демонстраций и т. п. Отсюда вопрос: а нужна ли вообще России демократия?

Если спросить таксиста, нужна ли России демократия, он ответит, что нет. Но когда введут новые правила, позволяющие у него отнять машину, – куда он побежит, чего потребует? Свободы демонстраций, избрания депутатов, которые отменят эти правила. И свободной прессы, которая скажет: «Смотрите, они нас гнобят!» Я тебе напомню: когда погиб губернатор Евдокимов, а водителя хотели посадить, в его защиту выступили кто? Те самые таксисты, народ. И куда они пошли? К нам пошли. В суд пошли. И когда в Сочи начнут сейчас отнимать землю под олимпийские объекты, те сочинцы, которые кричали: «Нам не нужно демократии!» – куда побегут? В суд побегут, в прессу побегут, к депутатам побегут. Вот что такое демократия. А не просто лозунги. Так что простому человеку демократия нужна, чтобы защищать себя.

Напиток - кампари со льдом

Набор обвинений в адрес главного редактора «Эха Москвы» удивительно богат и разнообразен. Одни обвиняют его в либерализме и русофобстве, другие - в продажности властям и предательстве принципов свободной журналистики. Факты биографии и национальность Алексея Венедиктова изучаются самым тщательным образом для выдвижения новых и новых претензий. С самых разных сторон.

Одно можно утверждать с точностью: Алексей Алексеевич Венедиктов является одним из самых значительных персонажей российского информационного пространства. С этим согласятся все.

Московский мальчик с "Покровских ворот"

Детство у Алексея Венедиктова было не самым простым. Он родился в Москве в 1955 году. Его отец служил офицером на подводной лодке и погиб незадолго до рождения сына. Мать была врачом-рентгенологом. Семья со стороны матери была очень известной, это были знаменитые Дыховичные. Одна бабушка Нина Абрамовна чего стоила: крупный инженер-конструктор, специалист по московским высоткам, профессор Московского архитектурного института. Оба деда воевали, один в качестве военного хирурга, другой - в войсках НКВД. По каким-то причинам национальность родителей в биографии Алексея Алексеевича Венедиктова уточняется редко. Исправим это: отец Алексей Николаевич Венедиктов был русским, мать Элеонора Абрамовна Дыховичная - еврейкой.

Можно сказать, что Алексей Венедиктов стал журналистом поздно и случайно. Его образование не имеет никакого отношения к теперешней профессии. Он был чистой воды педагогом - школьным учителем истории по призванию и осознанному желанию. Алексей окончил вечернее отделение педагогического института, а затем преподавал историю в школе в течение двадцати лет. Он был прекрасным учителем, с массой благодарностей и учительских регалий. Преподавал от души и с удовольствием, он всегда был страстным историком.

Два Сергея и «Эхо Москвы»

Радиостанция «Эхо Москвы» была учреждена в самом начале «девяностых»: ровно в 1990 году. И сразу стала знаменитой благодаря непредвзятому освещению бурных политических событий в России в те неспокойные времена.

Зазвали Алексея Венедиктова на радио его недавние друзья, два Сергея: Корзун и Бунтман. Журналистская карьера Венедиктова началась, как и положено, с самого низа. Сначала он работал газетным обозревателем и рядовым корреспондентом, затем поднялся до уровня политического обозревателя.

Через пять лет Венедиктов стал отвечать за новостной сектор «Эха» и занял пост директора информационной службы. А уже через три года его избрали главным редактором радиостанции. С тех пор он - бессменный руководитель легендарного «Эха», его переизбирали много раз и чаще всего единогласно.

«Аптека за углом»

В среднем за одну 40-минутную передачу Венедиктов повторяет эту фразу 2-3 раза. Таким образом он предлагает сходить в аптеку авторам неумных вопросов или хамских комментариев. Иногда эти комментарии кажутся хамскими лишь ему одному. Венедиктов бывает чрезвычайно агрессивным, а иногда и попросту малоприятным человеком в общении.

Но агрессивность и мгновенная реакция на малейшую попытку надавить на него и, тем более, на кого-либо из его команды является многолетним способом защиты и выживания Венедиктова в весьма токсичной среде. Национальность Алексея Венедиктова также часто является предметом обсуждений и претензий. Об уместности агрессивности главного редактора можно спорить, но факт остается фактом: команда "Эха" вполне жива и здравствует, все заместители на местах, редакционная политика неизменна, аудитория радиостанции расширяется. Таков Венедиктов.

«Все так. Не так. Вот так»

И еще «Цена победы» и «Цена революции». Это неполный список названий передач из великолепной исторической коллекции «Эха Москвы».

У Алексея Венедиктова на исторической ниве имеются могучие единомышленники. К ним относятся, прежде всего, Сергей Бунтман и Владимир Дымарский. Эта могучая тройка ухитряется из года в год формировать интереснейшую тематику передач и приглашать на эфир по-настоящему компетентных экспертов в исторической науке. Особая ценность состоит в том, что все говорится и пишется на нормальном человеческом языке, доступном широкой аудитории слушателей. Ведь слушатели по своей сути являются дилетантами в истории, что ни в коей мере не отменяет их интерес к реальным историческим фактам. Алексей Венедиктов это хорошо понял. Факты нашли воплощение в проекте совершенно нового формата в 2011 году.

«Дилетант»

Новому историческому проекту вне радиостанции Алексей Венедиктов со своей командой дал удивительное и прекрасное название - «Дилетант». Это ежемесячный цветной иллюстрированный журнал на разные исторические темы для широкой аудитории. Его непросто найти в продаже, на него охотятся. Каждый номер журнала обычно посвящен одной тематике, будь то Столыпин, пират Фрэнсис Дрейк или Феликс Дзержинский. Концептуальность, качество текстов и иллюстраций делают журнал выдающимся явлением среди российских СМИ.

«Эху Москвы» повезло, что у главного редактора радиостанции историческое образование и серьезный педагогический опыт. Первое делает Венедиктова глубоким политическим аналитиком. Второе позволяет ему управляться с непростой командой и безумно сложной аудиторией слушателей.

Путин

Это, конечно, не дружба. Но и не вражда, как иногда любит похвастаться Венедиктов. Путин в самом деле назвал как-то Алексея Алексеевича врагом. С точки зрения президента РФ, это намного лучше, чем быть предателем, которых нужно просто уничтожать. К врагам же Путин относится с уважением.

Отставку Венедиктова или закрытие радиостанции прочили много раз. Путин высказывал конкретные претензии к «Эху». Они касались, к примеру, необъективного, как он считал, освещения военных событий в Грузии и Южной Осетии в 2008 году. Тогда это был конфиденциальный разговор, но его содержание обнародовали в статье с говорящим названием «Эхо во тьме» в США в «Нью-Йоркере». Публикация, конечно, подбавила масла в огонь. Но Венедиктов не просто устоял, а ни на йоту не поменял редакционную политику.

«Меня поливают на «Эхе» поносом с утра до вечера» - говорил Путин в 2012 году, обвиняя Венедиктова в проамериканской позиции. Тем не менее Путин периодически присылает ему личные поздравления.

Пожалуй, лучшим определением личных отношений Алексея Венедиктова и Владимира Путина будет слово «неоднозначные».

Личная жизнь, семья и книги

Биографию Венедиктова Алексея Алексеевича описывать не очень интересно, в ней все как положено. Женился он поздно. У Елены Ситниковой прекрасное образование, она математик, окончила МГУ. Познакомилась с Венедиктовым уже на радиостанции, где вела передачу «Во саду ли, в огороде», немного странную для «Эха». Сын Алексей родился в 2000 году.

Алексей Венедиктов коллекционирует комиксы, любит читать детективы и мемуары. Отлично разбирается в исторических и политических персонажах (и это понятно), среди всех особенно выделяет Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана. Эта пара политиков приводится в пример в первой книге Венедиктова «Исповедь махрового реакционера» с лучшими материалами из его деятельности на радиостанции. Вторая книга такого же формата вышла недавно: «Мое особое мнение. Записки главного редактора "Эха Москвы"».

«Веник в вискаре»

Так называлась акция публичного унижения, которую устроили Венедиктову активисты «Другой России» во время его лекции в Санкт-Петербурге. Нацболы облили его на сцене виски из трех бутылок. Венедиктов сокрушался потом, что могли бы выбрать виски получше для такого дела.

Здесь все сходится. Во-первых, кличка «Веник» в биографии Алексея Венедиктова появилась давно и приклеилась намертво. Во-вторых, виски в жизни главного редактора занимают особую роль. Венедиктов не скрывает, что пьет «подряд и со всеми»: с властью, оппозиционерами, друзьями и подругами.

Клетчатая рубашка, красная безрукавка, легендарная и мгновенно узнаваемая шевелюра усилены дополнительной парой характеристик: виски и девушки. Иными словами, пьяница и бабник, самый лохматый человек в России.

На самом деле весь этот комплект является лишь брендом Венедиктова. Его нужно описывать в учебниках по маркетингу в качестве идеально собранного образа в глазах удивленной публики.

Сам Алексей Венедиктов рассказывал в 2017 году в интервью, как создавалась ложная личность. Это было случайно и постепенно:

Я сначала носил то бабочку, то подтяжки - обезьянничал. Клетчатая рубашка, красная куртка - теперь так, верно. А вот когда появились социальные сети, стало понятно, что нужно этот образ сделать более объемным, из других сфер жизни - это виски и девушки.

Резюме

Алексей Венедиктов всегда говорит о своей радиостанции и о себе, что они ни в коем случае не либералы. Он называет «Эхо» профессиональной радиостанцией, которая дает право выступить в эфире практически любому, вне зависимости от политической позиции.

Агрессивность, привычка хамить слушателям в прямом эфире, резкость суждений часто делают его малоприятным человеком в общении и, что немаловажно, в слушании. Некоторых попросту убивает его неоднозначная внешность.

Но «Эхо Москвы» продолжает оставаться самым цитируемым российским СМИ, в том числе в зарубежных источниках. Его сотрудники продолжают работать так, как кажется им правильным, потому что они за спиной могучего Веника. В социальных сетях и мессенджерах на него подписаны сотни тысяч людей: он первый среди ньюсмейкеров. А передачу нового формата с названием из его любимого слогана «Будем наблюдать», где он с помощью верного Сергея Бунтмана рассказывает о событиях в своей трактовке, с интересом ждут все: правые, левые и все, кто в середине.

Алексей Венедиктов

- О чём вы мечтаете?

Мечтаю увидеть внука от сына, которому 17 лет. Увидеть следующее поколение Алексея Венедиктова и спокойно уйти в вечность. Больше ничего не надо, всё остальное у меня есть.

- Как у вас складываются отношения с сыном?

У нас партнёрские отношения. Когда человеку 17 лет, он выше тебя ростом, необходимо понимать, почему и что он хочет. Необходимо помогать ему в том, чтобы он реализовал свою мечту.

Его ошибки будут его, а не мои ошибки. Этому я учу. Главное, чтобы папа был рядом всегда, когда нужна помощь. И даже когда не нужна.

- Последний пример, когда вы ему помогли с чем-то серьёзным.

Он хочет быть лётчиком гражданской авиации. Я договорился со своими друзьями в «Аэрофлоте» - он получил возможность ходить и заниматься на симуляторах, на которых тренируются настоящие пилоты. Не каждому это позволено, но у меня есть друзья, которые выполнили мою просьбу. Сын в восторге, у него получается или не получается.

Не получается - это его ответственность, получается - это моя удача.

Недавно у сына возникло желание прыгнуть с парашютом. Конечно, я был против, а мама лежала с валидолом. Тем не менее, сын убедил, что это серьезно, что ему надо себя испытать, что это не баловство, не каприз. Я опять договорился с друзьями: на подмосковной базе мне нашли хорошего тренера. Даже, если я понимаю, что это каприз, и баловство, значит, я помогу его капризу и баловству осуществиться.

- Никогда не было ощущения, что каприз и баловство могут перейти какие-то границы?

Конечно. Сын - человек достаточно свободный. У меня одни границы, у него другие. Я думаю, что я должен идти за его границами, а не он за моими. Кажется, что пока я рядом, он будет пробовать больше, будет более безответственным. Зачем я буду сейчас его ограничивать? Его жизнь потом ограничит.

- Когда вам было последний раз по-настоящему страшно?

По-настоящему страшно было в 94-м году в Чечне - меня вывели на расстрел. Это было так страшно, что я ничего не помню. Всё как в тумане.

Я только помню эту стену, выщербленную пулями, к которой они меня поставили.

Я жил с этим страхом, я живу с этим страхом.

- За что вам больше всего стыдно?

Стыд - это такое же чувство как любовь, которое ржавеет, осыпается, снова возникает. Чтобы совсем было стыдно, чтобы я жил с этим чувством - такого нет. Есть какие-то поступки, но чтобы я всё время вспоминал, как о Чечне, - нет, такого. Нет, пожалуй. Ничего такого я в своей жизни непоправимого не сотворил. Непоправимого!

- Расскажите о последнем стыде, который вы вспоминаете.

Не помню.

- Чего вам не хватает в жизни?

Времени.

- Как справляетесь?

Никак не справляюсь. У меня столько дел, друзей, идей, замеса, поездок, что я просто рушусь без сил и вынужден отменять какие-то свои истории.

- Это обидно - отменять какие-то свои истории?

Я отношусь к этому философски. Это же жизнь, всегда должно чуть-чуть не хватать. Невозможно всё имплантировать, это скучно.

Всегда должно оставаться чувство неутолённого голода.

Просто сил нет, времени, жалко. Но это теоретически жалко, а на самом деле требует отбора. Тогда ты живёшь более качественно: ты отбираешь встречи, людей, занятия, сериалы, книги, фильмы. Отбор - это всегда хорошо.

- Какие у вас принципы отбора?

Интуитивные абсолютно. Сегодня я выбрал вот так, а завтра, может быть, в той же ситуации я выбрал бы другое. Принципов нет.

- Когда вы последний раз плакали?

На каком-то сериале или кино. Что-то такое сентиментальное из меня выжали. Я не всплакнул, но глаза налились.

Если говорить серьезно - плачу, когда умирают друзья, уходят близкие люди. Трудно иногда держать себя в узде, когда люди уходят. Моложе меня - особенно.

Скажите мне, молодому, неопытному журналисту, можно ли заниматься журналистикой в России, и при этом ни разу не делать что-то, что мне не хочется, за деньги? Не торговать собой.

Нет, невозможно.

Журналист - это профессия, также как профессия врач или профессия столяр, или профессия политик. Ты нанимаешься за деньги для того, чтобы выполнить заказ.

У нас в коридоре фотографии людей, но с половиной я бы в жизни не встречался, если бы не моя профессия, потому что они интересуют нашу аудиторию. Я за заработную плату с ними работаю, как любой журналист. Замените слово «журналист» на «врач». Можно, чтобы врач не за деньги оперировал? Можно, только он голодный будет и у него руки будут дрожать. Это профессия, вы за неё получаете деньги.

Опять же - есть мои моральные стандарты, есть мои профессиональные стандарты. По моим моральным стандартам делать интервью с господином Ле Пеном, главой тогда Французского нацфронта, это никак. Но он пришёл в моё рабочее время, и я сделал, и получил за это зарплату от «Эхо Москвы», а не от Ле Пена.

Если дать возможность журналисту выбирать с кем он работает - это неправильно.

Это как врачу выбирать: я не буду оперировать женщин или я не буду оперировать мусульман, или я не буду оперировать ещё кого-то - это неправильно, ты получаешь зарплату за эту работу, ты должен сделать.

- Это сложно - приводить какие-то профессиональные стандарты в соответствие с личными?

Нет. Я напомню, что по первой жизни я учитель истории. У меня бывали дети абсолютные негодяи, но я обязан был их учить. Мои моральные принципы, - послать их вон, чтобы они не мешали классу. А мои профессиональные принципы - дать им образование и поставить им итоговую оценку. Просто надо понимать, что или ты меняешь профессию, или ты становишься отшельником, уходишь, садишься на столб, тогда твои моральные принципы в порядке.

Меняй профессию, если моральные принципы мешают тебе работать.

Меняй профессию, если моральные принципы мешают работать.

Если бы вы могли сейчас получить от судьбы карт-бланш на то, чтобы мгновенно освоить абсолютно любую новую область. Что бы вы освоили?

Я бы освоил английский. Этого мне не хватает в жизни. Незнание английского языка в моей жизни и в моей профессии - это тяжёлая история.

Я бы попросил, помимо, как обычно, здоровья, долголетия, всем счастья и пусть никто не уйдёт обиженным, я бы попросил знание языков - английский и китайский.

- Английский, китайский, а ещё какие языки?

Все! Вообще все! Надо с людьми общаться. Счастье - это коммуницирование с другими людьми, обмен взглядами. Между нами не должно стоять языкового барьера.

- У вас есть рецепт, как добиться успеха в журналистской профессии и при этом не поехать головой?

Смотрите, нет никакой журналистской профессии. Есть масса разных профессий. Я, например, очень хороший интервьюер, неплохой модератор и отвратительный новостник. Это всё журналистская профессия. Поэтому надо самосовершенствоваться в профессии.

В нашей профессии журналистской нет никаких ограничений. Никаких!

Если ты самосовершенствуешься, если ты любопытствуешь, если ты готовишься, то тогда ты становишься всё лучше и лучше. Ты упорно можешь заниматься самообразованием, тебе абсолютно не требуется каких-то сложных или дорогих предметов. Просто надо стараться.

- Какие черты в себе вы больше всего не любите?

Трусость. Я постоянно трушу, всегда в этом состоянии, всего боюсь. Боюсь смерти, потери близких, летать на самолёте, быть далеко от сына, если с ним что-то случится. Я всего боюсь.

- Как справляетесь с этим?

Вот я сижу же здесь (в редакции «Эха» - И.С.) . Глаза боятся, а руки делают.

- Как вы боретесь с ленью?

Я не борюсь с ней, я мечтаю о ней.

Лень - это праздник. Я могу остаться дома, отменить всё, взять книжку или iPad, закрыть дверь в комнату и лениться целый день. Поэтому я очень люблю летать самолётами, когда телефоны не работают. Ты лениво сидишь в кресле и не другие выбирают за тебя, что тебе делать. Просто сидишь ты один. Короче, я не борюсь, я отдаю себя на волю лени. Но она у меня слабая, побеждает редко.

- А для вас выбирают другие, что вам делать?

Нет, это обстоятельства. И я должен среди обстоятельств выбирать, что я делаю. Другие не выбирают, никто и никогда.

- Последняя книга, которая на вас повлияла?

Я даже не могу сказать. Я читаю не с целью влияния, а с целью расширения образования, если говорить о non-fiction. Ну, вот книга Петра Авена «Время Березовского» вызвала во мне огромное чувство брезгливости.

Для меня Березовский всегда был врагом. Для Авена был в значительной степени другом. Это я должен был написать такую книгу и стремиться к такой цели - к его умалению и искажению. А получилось наоборот. Как правильно сказал Демьян Кудрявцев, «обычно после драки кулаками машут проигравшие», а тут победитель. Березовский умер и ответить некому. Это вызывает чувство брезгливости.

Она лицемерная, она претендует на то, что она исчерпывающая, она не является исчерпывающей, она искажает ту историческую реальность, в которой я сам существовал и был, как говорит Екатерина Шульман, «актором». Я вижу, где враньё, я вижу, где передёргивание, понимаю, что это не случайность, это не ошибка. Это сознательное выстраивание мифа.

Для меня Березовский всегда был врагом. Для Авена был в значительной степени другом. Это я должен был написать такую книгу и стремиться к такой цели — к его умалению и искажению. А получилось наоборот. Как правильно сказал Демьян Кудрявцев, «обычно после драки кулаками машут проигравшие», а тут победитель. Березовский умер и ответить некому. Это вызывает чувство брезгливости.

Я согласился участвовать в дискуссии с Авеном в январе в Екатеринбурге по поводу этой книги, где я уже сказал ему всё, что я про это думаю. Я сказал это публично, ещё скажу в «Ельцин Центре». Но это та книга, которая вызвала во мне желание вне книжного мира про неё сказать в негативном смысле.

- Вы хотите написать книгу-опровержение?

Я могу написать такую книгу, но я не буду её писать. Я даже могу написать такую книгу, которую написал господин Вольф про Трампа, но я не буду её писать.

- Почему?

Потому что жизнь не закончилась, потому что люди меняются, потому, что как только ты заканчиваешь писать, это становится отдельной историей. Мне это зачем? Люди меняются. Я знал Путина другим. Какой он настоящий - тот, который был, какой он сейчас или тот, который будет? А книга останется на какой-то точке, я буду выглядеть смешным. А зачем я буду выглядеть смешным?

- Идеи или мысли, о которых вы чаще всего думаете за последнюю неделю?

Да я как-то думаю о смерти, потому что я человек уже поживший.

Я думаю, что будет с моей семьёй, когда меня не будет.

- Как бы вы хотели умереть?

Заснуть и не проснуться, ничего героического.

- Что будет с семьёй?

Ну, я как бурундук, зарываю стартовые капиталы в разных дуплах, я бы сказал.

- В российских?

В российских и не в российских, потому что семья будет выбирать сама, как она будет дальше без меня.

Ещё объясняю сыну тайны мироздания.

- Давайте приоткроем одну из тайн.

Если бы вы носили фамилию Венедиктов, тогда бы я вам объяснил.

- Какой главный кайф в том, чтобы быть Венедиктовым?

Это коммуникация с людьми новыми и неожиданными. Фамилия даёт возможность, фамилия - бренд. Люди хотят со мной знакомиться и разговаривать. Я начинаю знакомиться и разговаривать с людьми, с которыми я бы никогда не познакомился, если бы я не был тем, кем я есть. Если это люди интересные, значительные - это кайф. Они тебе добавляют угол зрения.

- Вас многие называют одним из лучших интервьюеров России.

И это правда.

- Что вы чувствуете по этому поводу?

Я чувствую, когда я обманываю их ожидания. Я чувствую неудобство, когда у меня интервью выходит, по моей оценке, на 4 - это значит, я не доработал на один балл. И это обязывает.

- Часто это бывает?

Каждый раз.

У меня очень мало пятёрочных интервью, я всегда перечитываю, пересматриваю, перелистываю, с маркером в руках, где я выпустил, где я не дотянул. Где я! Не где гость, а где я. И, конечно, это бывает часто. Каждый раз это бывает, грубо говоря.

- Пример последней недоработки вашей в интервью?

У меня в эфире был посол США Джон Хантсман после публикации кремлёвского списка. Через несколько часов. И поскольку был перевод - я не понимал нюансы его ответов, мои вопросы очень часто соскальзывали.

У меня было ощущение, что Джон Хантсман пользуется этим и уходит. Я его не могу дожать, потому что я не носитель языка, потому что дело в интонации, в нюансе, а не в переводе. И, несмотря на то, что интервью прогремело, агентства, все на него ссылаются, все мне звонили, говорили: «Хорошо ты его раскрыл»! Но я-то понимаю, что, если бы я говорил по-английски, если бы я слышал по-английски, если бы я был носитель языка, я бы сделал это лучше.

Ловить интонацию в интервью - самое важное. И когда человек уходит, увиливает, если ты делаешь это интервью на том же языке, ты это понимаешь, чувствуешь, туда прыгаешь. А если ты это делаешь с опозданием, ты выглядишь как клоун. А поскольку ты не хочешь выглядеть как клоун, ты этого не делаешь.

Я готов быть смешным, но тогда, когда я решаю, что сейчас мне выгодно быть смешным.

- Когда вам последний раз было выгодно быть смешным?

Когда вместо меня на пресс-конференцию к Путину пошёл Алексей Соломин и мы с ним, естественно, обсуждали не что спрашивать, а как спрашивать. И он сам сказал, что он хочет спросить про Немцова, и какой будет вариант, если до него спросят, а Путин плохо ответит. Я, зная Путина, сказал: «Скажи, что ты тупой и не понял».

Алексей встаёт, говорит: «Эхо Москвы, Владимир Владимирович, Алексей Соломин. Вот вы отвечали по Немцову, простите, что я не понял вашего ответа, я тупой». И в этот момент, я вижу по телевизору, я сижу, смотрю и вижу, что Путин не реагирует. И он поймал, что Путин не реагирует, и он говорит: «Ну я тупой, как наш главный редактор, вы же знаете. Мы тупые». И Путин говорит: «Да, бывает». То есть Путин решил, что он сделал меня смешным, зал заржал, я думаю, страна заржала. Но он 15 минут отвечал про Немцова!

То есть ты становишься смешным специально, зато получаешь результат для слушателей. Ты придуриваешься, и пусть над тобой смеются, но ты работаешь в этот момент. Это вопрос инструментария, ты должен получить содержательный ответ. Для этого ты можешь быть весёлым, злым, тупым, смешным, потому что работаешь на слушателя.

Это работа, это снятие масок, это театр, это сцена, у тебя роль шута.

- Какая у вас роль по жизни?

Я руководитель. Нет! Я организатор, я не руководитель, мне это неинтересно уже.

Я организатор. Я организую процессы, я организую встречи, я организую площадки, я коммуникатор, я организатор, я лоббист, вот у меня такая по жизни роль.

Я считаю, что если что-то нужно сделать, провести какую-то мысль, какую-то идею, то пользуясь своими знакомствами, пытаюсь всадить в голову своих собеседников, объясняя им, почему это, с моей точки зрения, правильно.

- Можете привести пример такой лоббистской деятельности?

Например, я четвёртый год начальник штаба наблюдателей за выборами в Москве. Мы выстроили в Москве такую систему, что начиная с 13-го года голоса нельзя украсть.

В Москве подсчёт абсолютно точный. Я выстраивал эту схему вместе с другими, я предлагал решения, я предлагал ходы. Некоторые принимались эффективно, некоторые не принимались, к сожалению, но, тем не менее, мы в Москве эту схему построили. Не знаю, как будет в этом году, но на выборах мэра, а затем на выборах в Госдуму, в Мосгордуму и на муниципальных выборах последних, голоса не крали. Там где-то были сбои, но, в целом, в Москве голосование идёт честно. И эта схема, я надеюсь, сработает и на выборах президента.

Вот, пожалуйста, моя лоббистская деятельность абсолютная - как сделать так, чтобы люди доверяли результатам подсчёта голосов. Я не говорю, выборов, а подсчёта голосов. Собственно, вот.

- А вы сами доверяете выборам?

- А что есть смысл?

Работа, друзья, семья. Или, вернее в обратном порядке - семья, друзья, работа.

- Три вещи, о которых вы говорили с сыном за последний месяц?

Мы последнее время говорим об отношениях с женщинами.

- Что вы говорите?

Что он спрашивает, то я и говорю. Я же не лезу к нему со своими разговорами. Мы говорили о деньгах, которые он не зарабатывает, но которые я ему предоставляю, как относиться к деньгам.

У него фиксированная сумма, которую он не расходует. Вернее, он тратит столько, сколько ему надо, а не столько сколько есть. Остаток каждую неделю сгорает, то есть он не накапливает.

Я воспитываю ответственное отношение к деньгам, которые он не зарабатывает. Но он уже зарабатывает, это другая история.

Мы стали говорить последнее время не о политике, но об уличных историях. О выходе молодёжи на улицы, о демонстрациях, об участии в протестных акциях. Он не выходит пока, но хочет.

- Вы сами считаете, что ему надо идти на протестные акции?

Это как он решит, я ему сказал, что папа всегда рядом. Просто, когда ты принимаешь решения, ты должен понимать и соотносить это со степенью риска изменений в твоей жизни.

Ну, обычная отцовская история: если ты считаешь, что оно того стоит, значит, придётся идти, но при этом надо помнить это, это и это.

У вас бывали какие-то решения, когда вы понимали, что риск был велик, степень риска очень великая, и вы всё равно делали?

- «Эхо Москвы» всё состоит из таких бесконечных решений. Когда тебе говорят, что если интервью Навального выйдет, ты будешь уволен, то ты выпускаешь интервью.

- Вам говорят?

Да, впрямую. Господин Лесин, это был 14-й год. Напрямую сказал. Я перезвонил из суда, я вёз это интервью, он был дома, под домашним арестом. Я говорю: «Ребята, мы интервью ставим, готовьтесь перехватить радиостанцию».

Но мне не говорят напрямую. Мне советуют скорее: «Тебе это зачем?»

Со мной так разговаривать нельзя: «Не надо».

Станьте главным редактором. Сделайте свою радиостанцию и делайте, как надо.

- Кто звонил?

Друзья. Мне звонят друзья, у меня нет начальника. Кто начальник у меня? Кто начальник у главного редактора радиостанции? Никто.

Звонили, когда мы опубликовали расследование по поводу собственности директора Федеральной службы безопасности. Его опубликовали, причём, без моего согласия. Просто на сайт поставили на автомате. Ну и, соответственно, друзья звонили. Говорили: «Зачем тебе это надо? Это неправда». Я говорю: «Неправда - пишите опровержение. Мы его разместим с большим удовольствием».

Слушайте, я старый волк. То, что является общественно-важным и вполне себе доказываемым, то я и не трогаю. Но бывают случаи, обратные, когда звонят и говорят: «Посмотри, у тебя просто там оскорбление на оскорблении». Смотрим - действительно так. Вынимаем. Звонят, говорят: «А у тебя в эфире…» Я выхожу и извиняюсь, если я считаю, что это было сделано неправильно.

Вот я вышел и извинился перед слушателями за то, что Ксения Собчак ворвалась в эфир к Леониду Волкову. Я извинился, хотя, на мой взгляд, это разруливать надо было по-другому. Но, поскольку я был в другой стране и садился в самолёт на 7-часовой перелёт, мне нужно было как-то отреагировать. Неадекватно, признаюсь, но для слушателей тех, которые были возмущены, мои извинения важны, ну я извинился. У меня не убыло.

- Как бы вы сами хотели отреагировать?

Да надо было ведущим взять и посадить Ксению рядом, за микрофон. И дать пять минут. На пять минут выяснить отношения.

Я с ведущими поговорил, когда прилетел, они говорят: «Ну, мы растерялись». Я говорю: «У меня к вам нет никаких претензий», я бы поступил так, а вы бы поступили вот так.

В следующий раз имейте в виду, что вы принимаете решение, у вас есть такая опция и не бойтесь меня рассердить своим неправильным решением, любое решение будет неправильным.

- Любое?

Любое, конечно, неправильно, потому что есть разные опции. И в случае, если происходит что-то, это уже сбой в системе. То есть сбой в системе произошёл, его теперь надо подвинчивать, а это уже такое - кишки наружу, гаечные ключи наружу. Поэтому не бойтесь ошибаться, не накажу никогда.